Рассказ «Остров»
Я давно хотел придти сюда, но как говорится, Бог часа не давал, не под руками. На эту поляну на одном из болотных островов я наткнулся случайно. Выбрался на него в надежде переночевать на сухом, в одном из своих походов за клюквой. Клюква в наших краях замечательная, оно и понятно, болота старинные, многовековые. Местами идёшь по ним как по водяному матрасу, прогибается «твердь» под тобой, краями становясь вровень с твоим плёчом. Проткнёшь слегой моховой слой под ногами и дна не достать. Жутко становится в таких местах. В одиночку по ним стараются не ходить. Каким то, шестым чувством ощущаешь под собой необъятный водный простор древнего озера со временем затянувшегося, заросшего моховой «твердью». И как напоминание о тех временах остались острова, песчаные, поросшие вековым сосняком среди необъятных полистовских болот. Клюква в наших краях кормит не одного человека, для многих это основной заработок осенью.
Конечно клюкву, эту сокровищницу витаминов, в изобилии растущую везде в наших краях, для себя можно набрать и в получасе хотьбы от дома. Но, как говориться, лучше гор могут быть только горы, на которых ещё не бывал, да и повод хороший, провести выходные на природе, подальше от набившей оскомину ежедневной суеты.
Берётся она легко, выйдешь на «место», и минут через двадцать уже высыпаешь трёхлитровый бидончик в рюкзак. Незрелая, зелёная, она лёгкая, редко когда бидончик весит больше двух килограммов. Полежит такая клюква, усохнет, сморщится, нет от ней пользы. А вызрев, напитавшись влагой болот, становится тяжела, неподъёмна. Хорошие ягодники за день набирают по пятнадцать, двадцать бидончиков, а на хороших местах и больше, ну а потом на себе выносят из болот. 
Болота покрываются тропинками, как паутиной. Их видно издали по выбеленному, вытащенному сотнями прошедших по ним ног мху. Я не люблю такие места, всегда хочется нового, пройти новым маршрутом, посмотреть новые места. И вот однажды соберёшься в дорогу, возьмёшь нехитрой перехватки, знакомый на машине подкинет до мха, и ты уже неторопливо вышагиваешь по, нагибаешься иногда, что бы собрать и кинуть в рот болотной ягоды. В это время на кустах гоноболи уже нет листьев и крупные, голубоватые ягоды издали привлекут тебя, и сами, едва коснёшься, упадут в твою ладонь. А брусника, вызревшая, бордовая, с лёгким восковым налётом, кистями покрывающая невысокие кустики. Для непритязательного человека кустики эти не хуже ягоды, всегда под рукой, и зимой и летом, нет лучшей заварки, кинешь в походный чайник, вскипятишь на живом огне, и вот, уже пьёшь целебный напиток, услада души и тела.
Ну и конечно клюква, королева болот, осенью сплошным красным ковром застилает мхи. Клюква по местам, бывает круглая как мяч, а иногда похожа на застывшие красные капельки, а иногда приплюснута с концов и больше похожа на тыкву «Парижанка», да и нарядностью своего осеннего костюма вряд ли уступает парижским модницам.
А как вкусна она весной! Перезимовав во мху, под снегом, хватив мороза, становится мягкой и податливой. Возьмёшь в рот, чуть надавишь, и она взорвётся непередаваемым вкусом. Правда много не съешь, как говорят в народе, «язык расколется». Есть любители именно такой, зимовалой ягоды. По весне идут в мох собирать «веснянку», или как ещё говорят «журавы». Да и болотной, боровой птице есть где подкормится. Зимовалую ягоду словно выдавит морозом на поверхность мха, и там, где осенью казалось ничего нет, весной ещё наберёшь столько, сколько надо.
Сколь народа подняла на ноги эта ягода! Она, да отвар сосновых иголок, да кисель овсяный…
«Ешь в меру, да пост соблюдай, да работать не забывай» — говаривали старики. Впрочем, деревенская пища проста, непритязательна, без особых изысков. Но пост соблюдали строго, ибо пост – Полное Очищение Своих Телес.
Пост, да баня, да здоровое питание, на своём, от земли, да воздух свежий, да красота кругом, что ещё нужно человеку?
У каждого из нас есть любимые места, ты ощущаешь их всей кожей, всем естеством, они для тебя родные, до боли знакомые. Туда ты стремишься душой тогда, когда тебе плохо, и туда ты идёшь тогда, когда тебе хорошо. Тебя тянет туда непонятная, неосознанная тобой сила, и, подчиняясь ей, ты уже не можешь сопротивляться, и приходишь туда, вновь и вновь.
На этот остров я зашёл в надежде на ночлег «на сухом», и не ошибся. Здесь я нашёл всё, что нужно, даже небольшой родничёк, видимо ещё в старину обложенный уже позеленевшими сверху от лишайника камнями. Хлебнул водицы и зубы заломило, как холодна. Конечно, во мху проблем с водой нет, всегда найдёшь, где испить, но родник, это настоящий подарок. Да и место приглянулось сразу, как будто пришёл в гости к старому знакомому. И сос встретил боровиками, и родник, и поляна с дубом, обхвата в три, всему нашлось место на этом острове.
Но ночлег мой, в тот раз оказался беспокойным, всю ночь «хозяин» пытался выгнать, ходил кругами, ревел, пугал, но к утру утих, больше уже не беспокоил, да и место вроде как приняло меня, словно верительную грамоту получил.
С восходом солнца заметно потеплело, всё же осенняя ночь даёт о себе знать уже ощутимым холодком. Зато комаров и мошки меньше. Да и комар осенний мелкий, мятый, не чета летнему, и нет особой нужды спасаться берёзовым дёгтем.
Утром вскипятил воды, заварил «чая», перекусил «чем Бог послал» и наконец, как робинзон, обошёл свой остров. Грибов, в изобилии росших не брал, выносить далеко, да и ягод вчера не брал, на обратной дороге наберу, меньше нести. Ночевал на легке.
Я как то сразу сжился с островом, мне здесь нравилось, но оставаться больше не мог, солнце уже высоко. Постоял возле дуба – богатыря прислонившись щекой к его шершавой коре. Сколько ты всего видел на своём веку, великан? Ещё раз напился из родника, набрал воды с собой, и не оборачиваясь пошёл «ближе к дому». Всю дорогу домой, и когда брал клюкву, да и потом, несколько дней, не отпускали меня видения острова. Тянуло вернуться, побывать ещё раз. Но как это часто бывает, домашние заботы, да работа, да дежурства в выходные, отодвинули всё на второй план. Как иногда тяжело не наступить на горло своей мечте, не заглушить голосом разума желаний души. Как часто наша обыденность берёт верх и убивает наши мечты.
Но остров манил меня, притягивал. Иногда, проснувшись, осознавал, что во сне стоял рядом с дубом, ходил по острову, видел людей, говорил с ними. Но видения, ещё осознаваемые по пробуждении вскоре рассеивались, оставляя после себя лишь ощущения чего то важного, создавая внутри естества напряжение, и стоит большого труда попытка вспомнить увиденное. Но память упорно сопротивлялась, возвращая к жизни лишь отрывочные сцены, и горечь утраты надолго поселялась в душе.
Наконец, только осенью следующего года, дождавшись первых морозов, ещё без снега я отправился в очередной «поход». Идти в это время по любым мхам – болотам, одно удовольствие. Куда не пойдёшь, везде тебе дорога. Идёшь как по асфальту, легко, быстро и эти десять километров по мху пролетаешь за два часа, так, что обернуться за день туда – обратно не составляет большого труда, особенно на легке.
Термосок, да перехватка на скорую руку, всё это положишь в небольшой «сплавовский» рюкзачок, и вперёд! Движение согревает, и лёгкий в десять градусов морозец тебе нипочём.
Всё такой же зелёный сос, голые, без листьев кусты, да редкие берёзки с кое где зацепившимся жёлтым листом и дуб – великан, всё на своём месте. Лёгкий морозец не властен над весело журчащим среди обледенелых камней родничком.
К своему удивлению, недалеко от дуба, среди пожухлого серо – жёлтого папоротника наткнулся на камень следовик. Достаточно большой, плоский камень с чётким отпечатком босой человеческой ноги. Такой же камень я безуспешно три года искал недалеко, километрах в трёх — четырёх от дома. Услышал о нём случайно, но так и не нашёл ни одного человека, который точно знал бы где он лежит. Уже немногие и слышали то о нём, а уж найти человека, который показал бы где он лежит оказалось невозможно. Ещё об одном таком камне я слышал от бабушки Евдакии, но сходить на свою Малую Родину, так и не смог. Навигаторов тогда не было, одного меня никто не пускал, я только что закончил школу, идти всё же больше двадцати пяти километров по лесам, да мхам – болотам. Дядька, пока был в силах, так меня и не сводил, а потом, когда я стал сам себе хозяин, оставил этот бренный мир. А здесь такой камень сам нашёл меня. Редкая удача!
Я долго стоял, любовался, гладил руками. Душа моя невольно трепетала, я прикасался к древнему наследию, и это отзывалось ликованием сердца.
Домой я как на крыльях летел. Ещё неделю ходил, строил планы, мечтал. А за неделю выпал снег и в выходные пришлось дежурить на работе, а потом колол и складывал дрова, да и морозы ударили под тридцать. Встанешь в пять утра, протопишь плиты, к восьми на работу, а придёшь с работы, дома что нибудь поделай, да снова плиты протопи. Зима пролетела как один день, не успел оглянуться, а уж пахать пора. А запахал, так пора и грядки делать, да картошку к посадке готовь. В трудах, да в заботах время прошло быстро.
И вот лето, тепло, июль месяц и я снова здесь, на острове.
Ночи короткие, да и какие это ночи, светло, как в пасмурный зимний день. Злые комары облетают стороной, мошка тоже особо не донимает, старый дедовский способ, берёзовый дёготь, работает безотказно.
Собрал сушняка на костёр, перекусил на скорую руку, и почти до самой темноты сидел прислонившись спиной к дубу. Смотрел на закат и не о чём не думал.
Раскалённый до бела солнечный диск опускаясь ниже к горизонту постепенно теплел, смягчал свою окраску, становился сначала жёлтым, а потом подёрнулся красноватой дымкой, как остывающий уголёк, и окрасил горизонт розовым.
С последним лучом заходящего солнца я встал и развёл костёр.
На огонь можно смотреть вечно. Живой огонь – лучший друг одинокого путника. Он согреет в холода, изгонит страх из сердца, обогреет душу.
Костёр горел ровно, почти без дыма, изредка постреливал искрами в небо. Я смотрел на огонь и думал о том, что пришёл сюда в поисках ответов, в надежде понять, что тянет меня сюда, и что мне с этим делать. Я пришёл сюда, чтобы совершить «путешествие» в иной мир, «увидеть» то, что может быть мне открыто. Есть несколько путей, но сегодня моими проводниками будут огонь и бубен. Я принёс с собой старый бубен, подарок «деда». Он лежал у меня на коленях в ожидании своего часа. А я смотрел на огонь, стараясь уловить то внутреннее ощущение, мимолётное, едва заметное, которое послужило бы толчком, сигналом к тому, что пора.
Дрожь волной прошла по телу, и первый удар по туго натянутой коже гулом отозвался внутри. Бум.., бум.., бум… Подчиняясь внутреннему ритму удары становились чаще. Моя рука, казалось, уже не подчиняется сознанию, она живёт своей жизнью, то убыстряя, то замедляя темп, иногда останавливаясь совсем, то снова убыстряясь. Тело начинало вибрировать, оно слилось с бубном, уже само излучало – бум.., бум.., бум… Огонь вплотную подступил к лицу, языка пламени двигались всё медленнее и наконец замерли. Время остановилось.
Я смотрел со стороны на поляну, на себя сидящего возле костра, на дуб и на сосны, и одновременно я видел огонь костра, и бубен звучал у меня в руках. Ночь отступила. Окружающее начало подёргиваться светящейся дымкой. Я видел столб света исходящий из того места где лежал камень, я видел как дуб засиял бело – жёлтым светом, и родник засветился голубым. Я видел опустившуюся на дубовый сук сову, сверкающую, переливающуюся. Каждое её перо сияло ярко, и было не похоже на другие. Она смотрела на меня не мигая, круглыми, как тарелки глазами.
А бубен вёл меня дальше, подчиняя своему ритму. Тело мелко дрожало, тысячи ночных звуков, проявившихся вдруг отчётливо, слились в один протяжный звук колокола, что-то щёлкнуло в основании шеи, и одновременно, легко, беззвучно сова скользнула с дубового сука, вниз ко мне, и подлетев коснулась крылом моего лица…
Бубен умолк. Мир остановился. Медленно, лицом вперёд я опустился на землю…
Привычный мир перестал существовать. Я слышал пение птиц, я видел рассвет над водной гладью озера. Рядом со мной стоял кряжестый, могучий старик, в длинной льняной рубахе подпоясанной тканым поясом. Я был ему чуть выше пояса, моя ладошка пряталась в его огромной руке. Мы подошли к самой воде, и солнце красным шаром словно выпрыгнуло из водной глади.
— Смотри сынок, смотри, Ярило встаёт.
Красная дорожка от восходящего солнца побежала по воде и коснулась берега у наших ног. Старик нагнулся, омыл в воде руки, лицо, зачерпнул ладонью воды, и что то шепча омыл мне лицо, снова зачерпнул и омыл мои руки.
Картинка поблекла, словно растворилась, растаяла, а на её месте возникла другая. Словно в отражение в зеркале смотрел я в глаза, близкие, светящиеся внутренним светом глаза человека, нежно любимого, дорогова.
— Любый мой, любый…
Горячие губы покрывали поцелуями моё лицо, распущенные волосы, дурманище пахнущие, касались груди. Её стан, тонкий, гибкий, извивался, танцевал танец страсти, то быстрее, то медленнее. Она, то выгибалась, то наклонялась ко мне, её груди касались моей груди, её губы касались моего лица, они пили меня, терзали внутренним жаром, я тонул в её глазах, она принимала меня всего, без остатка, такого, как есть. Волна наслаждения прокатилась, пророкотала по моему телу, накрыла с головой. Внутренний огонь растопил остатки разума, разметал развеял меня тысячью искр, жар её тела истомил меня, и не в силах сдержаться я прижал к себе этот хрупкий цветок. Томный вздох и тысячи поцелуев…
Я видел своих сыновей, видел дочь, и видел внуков, видел ЕЁ, такую же прекрасную и желанную…
Я видел всё по отдельности и сразу, видел, как дым, проносящиеся времена, видел рождения и видел смерти, видел восходы и закаты, видел своё рождение, и прожитая жизнь пронеслась перед глазами без прикрас, и горечь сожаления о том, что потерял, о том, что не вернуть, затуманила разум…
Я очнулся лёжа лицом на напоенных росами травах. Туман, влажный, тяжёлый лежал на поляне. Угли костра ещё тлели. Тело от неудобного лежания затекло. С трудом разогнул, будто одеревеневшие руки и ноги. Долго растирал их восстанавливая кровоснабжение. Подкинул в костёр сушняка, и вдруг увидел перо, серое, пуховое, покрытое капельками росы совиное перо. Оно лежало рядом с тем местом, где всю ночь пролежал я. Я поднял его, долго смотрел, провёл по лицу…
Я вспомнил всё! Я вспомнил так чётко, так ясно, что всё пережитое выплеснулось слезами утраты. Хотелось выть, по волчьи, протяжно, с надрывом. Не в силах сдержаться я плакал, и не стыдился этого. Эмоции сотрясали меня и выходили дождём слёз.
Я пошёл к камню, сел рядом, гладил его руками и видел как ОНА, смеясь, становила свою ступню в отпечаток на камне. Я знал, что теперь я привязан, прикован к тому, что видел там, ночью у костра забывшись, опьянённый волшебным звуком бубна. Я видел себя, я видел ЕЁ, я познал силу любви, всеобъемлющую, трепетную, жгучую…
Восток окрасился красно – жёлтым, всходило солнце. Туман рассеивался, первые лучи, коснувшись сосновых крон, раскрасили поляну неповторимым узором. Лучи словно застыли в рассеивающимся тумане, казались твёрдыми и осязаемыми. Я пошёл к роднику. Омыл руки, омыл лицо:
Да воскреснут Боги наши
И расточатся враги их,
И да бежат от Лица их,
ненавидящие их,
как исчезает дым,
Да исчезнут, как тает воск
От лица Огня,
Так да погибнут бесы и
чужеродные наважд6ения
От лица любящих Богов своих,
Да востанут нам на защиту
Духи предков наших, да
изгонят все плохое, что
поселилось в нас,
Да очистят сердца наши
и сознания
От всего плохого и чужого,
Да вернут к жизни разум
и Души наши.
Зачерпнул пригоршней воды, выпел.
Ещё пол дня я провёл на острове. Гладил рукой дубовую кору, смотрел на солнце, сидел у камня… На последок обошёл ещё раз поляну, и быстро, не оглядываясь зашагал по мху.
06. 11.2017г.
Автор — Михаил Павлов
Если вам нравится творчество Автора, вы можете написать ему лично и поддержать ioda2@yandex.ru
