Научное доказательство влияния оптимизма на ЗДОРОВЬЕ?

Поезд оптимизмаКак влияет оптимизм на ЗДОРОВЬЕ?

Дэниэлу было всего девять лет, когда врачи поставили ему диагноз: лимфома Бэркитта, разновидность рака брюш­ной полости. Прошел год, ему исполнилось десять. Не­смотря на облучение и химиотерапию, рак разрастался. Врачи и почти все остальные утратили надежду. Все, кроме Дэнни.

Дэнни строил планы. Он собирался вырасти, стать ис­следователем и открыть способ лечения болезней вроде этой, чтобы другие ребята были в безопасности. Тело его слабе­ло, но оптимизм оставался сильным.

Дэниел жил в Солт-Лейк-Сити. Основным источни­ком его надежд был доктор, которого он называл «знаме­нитым специалистом с Восточного Берега». Этот врач, ав­торитет по лимфоме Бэркитта, заинтересовался болезнью Дэнни и консультировал издалека лечивших его врачей. Он планировал остановиться в Солт-Лейк-Сити по пути на Запад, на съезд педиатров, чтобы встретиться с Дэнни и побеседовать с его лечащими врачами.

Несколько недель Дэнни находился в состоянии воз­буждения. Он так много хотел рассказать специалисту. Он вел дневник и надеялся, что его записи помогут подобрать ключи к его исцелению. Он чувствовал себя активным участником собственного лечения.

В день предполагаемого визита специалиста Солт-Лейк-Сити накрыл туман, и аэропорт закрылся. Диспетчеры от­правили самолет специалиста в Денвер, и он решил лететь прямо в Сан-Франциско. Когда Дэниел узнал об этом, он тихо заплакал. Родители и сестры сказали, чтобы он не переживал и обещали позвонить доктору в Сан-Францис­ко, чтобы Дэнни мог с ним поговорить. Но на следующее утро Дэнни стал ко всему безразличным; раньше он никог­да таким не был. У него появился жар, началась пневмония. К вечеру он был в коме и на следующий день умер.

Что вы думаете об этой истории? Уверен, что вы не в первый раз слышите о смерти, которая пришла вслед за разбитой надеждой, или о ремиссии, которая наступила с обретением надежды. Такие истории можно услышать по всему миру достаточно часто, чтобы вселить веру в то, что надежда поддерживает жизнь, а безнадежность ее губит.

Но возможно и другое объяснение. Скажем, вдруг существует некий третий фактор, например, отлаженная иммунная система, которая и спасает жизнь, и порождает надежду. Или можно посчитать, что особенностью нашего вида является глубокое желание верить в то, что надежда способна творить чудеса, и мы рассказываем и пересказы­ваем истории, которые вроде бы подтверждают эту точку зрения; но на самом деле это просто совпадение, а гораздо чаще все происходит наоборот, и мы стараемся вычеркнуть из нашей памяти случаи, когда вслед за надеждой приходи­ла болезнь, а выздоровление шло за отчаянием.

Весной 1976 года на мой стол легло весьма необычное заявление о приеме в аспирантуру. Его автор, медсестра из Солт-Лейк-Сити Мадлон Висинтейнер, рассказывала исто­рию Дэнни. Она сообщала, что сталкивалась с несколькими подобными случаями, как с детьми, больными раком, так и (без особенного уточнения) «во время ее пребывания во Вьетнаме». По ее словам, сами по себе такие «истории» не могут быть для нее достаточно убедительным свидетельством. Ей хотелось бы выяснить, может ли действительно беспомощность явиться причиной смерти, и если да, то каков механизм этого. Она хотела бы приехать в Пенсиль­ванский университет, чтобы поработать со мной, проведя сначала соответствующие исследования на животных, а затем употребить их результаты на пользу людям.

Простое и безыскусное объяснение Висинтейнер, един­ственное в своем роде, вызвало слезы у одного из членов приемной комиссии. Ее оценки были безукоризненны. Из ее автобиографии было трудно определить, где она была, в какое время и чем занималась в некоторые периоды своей взрослой жизни. Создавалось впечатление, что она часто куда-то пропадала.

После нескольких бесплодных попыток разобраться в этих неувязках, мы решили допустить ее к поступлению. Я с нетерпением ждал ее прибытия в сентябре 1976 года. Она не появилась, но вместо этого позвонила и наговорила что-то о том, что ей необходимо остаться еще на год в Солт-Лейк-Сити, что-то насчет гранта в связи с исследованиями по онкологии. Грант на раковые исследования — вещь достаточно необычная для медсестры. Она попросила по­держать для нее место до следующего сентября.

В свою очередь я спросил, действительно ли она соби­рается приехать в Пенсильванский университет и работать по такой немодной тематике. Я предупредил ее, что очень немногие психологи и еще меньше медиков верят, что пси­хологические состояния типа беспомощности могут действительно вызывать физические заболевания. Она окажется на академическом минном поле, и ее могут ждать одно препятствие за другим. Она ответила, что не вчера родилась и знает, чего хочет.

Она появилась у нас в сентябре 1977 года — такая же безыскусная и прямая, как и ее заявление, и такая же загадочная. Она избегала разговоров как о своем прошлом, так и о том, чего хочет добиться в будущем. Но в насто­ящем она трудилась на совесть. Это был просто какой-то научный смерч. Уже на первом году своей аспирантуры она взялась за нелегкую задачу доказать, что беспомощность может явиться причиной смерти.

Ее очень вдохновили новые результаты Эллен Лангер и Джуди Роден, в то время молодых медиков, занимав­шихся исследовательской работой в Йельском университе­те. Они работали с людьми преклонного возраста в частной лечебнице и регулировали возможность стариков влиять на повседневные события в их жизни.

Возможность контроля над ситуацией могут спасать жизни

Они разделили дом на этажи. Обитатели первого эта­жа получили дополнительную возможность влияния на свои образ жизни и дополнительное право выбора. Однажды к ним обратился директор: «Я хочу, чтобы вы узнали обо всем, что можете делать сами здесь, в «Тенистой роще». На завтрак можно выбрать либо омлет, либо яичницу, но выбрать нужно вечером. По средам или четвергам будет кино, но записываться нужно будет заранее. Вот цветы; можете выбрать, какой хотите, и унести к себе в комнату — но поливать его будете сами».

На втором этаже директор сказал: «Я хочу чтобы вы узнали о тех добрых делах, которые мы делаем для вас здесь, в «Тенистой роще». На завтрак бывает омлет или яичница. Омлет мы готовим по понедельникам, средам и пятницам, а яичницу — в остальные дни. Кино бывает вечером в среду и четверг: в среду — для тех, кто живет в левом коридоре, в четверг — для тех, кто в правом. Вот цветы для ваших комнат. Сестра выберет каждому по цвет­ку и будет за ним ухаживать».

Таким образом, получалось, что обитатели первого этажа могли сами распоряжаться дополнительными благами; на втором этаже люди получали те же блага, «но без возмож­ности влиять на них.

Через восемнадцать месяцев Лангер и Роден верну­лись в лечебницу. Они установили, что группа с правом выбора оказалась более активной и счастливой, судя по специальным оценочным шкалам. Они также обнаружили, что в этой группе умерло меньше людей, чем в другой.

Этот поразительный факт свидетельствовал, что выбор и возможность контроля над ситуацией могут спасать жизнь, а беспомощность, возможно, способна убивать.

Владение предметом и беспомощ­ность могут влиять на здоровье

Мадлон Висинтейнер хотела исследовать это явление в лабораторных условиях, где условия можно регулировать, и понять, каким образом владение предметом и беспомощ­ность могут влиять на здоровье. Она взяла три группы крыс; первой группе давали умеренный шок, которого мож­но было избежать, второй — неизбежный шок, а тре­тьей — никакого шока не давали. Но, прежде чем начать собственно эксперимент, Мадлон привила каждой крысе в бок несколько клеток саркомы. Опухоль была такого типа, который неизбежно приводит к смерти животного, если не отторгается его иммунной системой. Количество привитых клеток было выбрано таким образом, чтобы в нормальных условиях 50% крыс отторгли бы опухоль и выжили.

Эксперимент был организован идеально. Все физичес­кие параметры контролировались: сила и продолжитель­ность шока; питание; условия проживания; размер опухоли. Единственное различие между тремя группами состояло в их психологическом состоянии. Первая группа ощущала приобретенную беспомощность; вторая владела ситуацией; третья, контрольная, была психологически неизменна. Если бы оказалось, что эти три группы отличались бы своей способностью отторгать опухоль, единственным действую­щим фактором могло оказаться психологическое состояние.

В течение месяца 50% крыс, не подвергавшихся шоку, умерли, а 50% — отторгли опухоль; это — обычное соотношение. У крыс, которые могли избегать шока, нажи­мая на клавишу, отторжение опухоли произошло у 70%. У беспомощных крыс, которые не могли избежать шока, от­торжение произошло лишь у 27%.

Вот так Мадлон Висинтейнер стала первым человеком, который продемонстрировал, что психологическое состояние — приобретенная беспомощность — может вызы­вать рак.

На самом деле, почти первым. В то время как Мадлон писала статью о своей работе, чтобы послать ее в Сайенс, журнал, где сообщается о крупнейших научных открытиях, я открыл его последний номер. В нем двое канадских иссле­дователей, Ларри Склар и Хайми Анисман из Оттавы, сообщали о подобном эксперименте; они, правда, использо­вали мышей, а не крыс, и измерили скорость роста опухоли, а не способность ее отторгать, но результат был тот же: беспомощность вызывала более быстрый рост опухолей.

Другое открытие Мадлон было связано с детством крыс (точнее говоря, с периодом, когда крысята уже пере­стают питаться молоком матери). Мадлон обнаружила, что крысы, испытавшие в раннем возрасте способность влиять на ситуацию, приобретают иммунитет к опухолям, который сохраняется у взрослых животных. Она подвергала крысят воздействию шока, которого можно было избежать, неиз­бежного шока или вообще никакого, а потом ждала, пока они вырастут. Затем она привила им саркому, делила пер­воначальные группы на тройки и затем каждую новую группу подвергала воздействию двух видов шока (плюс отсутствие его). Большинство крыс, которые в раннем возрасте позна­ли чувство беспомощности, не смогло, будучи взрослыми, отторгнуть опухоль; большинство же тех, кто избежал шока в детстве, отторгли ее взрослыми. Таким образом, детский жизненный опыт оказался ключевым фактором для способ­ности отторгать опухоль взрослыми животными. Способ­ность контролировать ситуацию в детстве укрепляет иммун­ную систему, а ранняя беспомощность повышает риск рака у взрослых крыс.

Закончив работу над докторской диссертацией, Мадлон обратилась в ряд университетов, предлагая себя в качестве доцента; некоторые из них в ответ запросили ее подробную автобиографию. Просматривая одну из них, я с удивлением узнал, что она уже была доцентом в Йельском университе­те со специализацией по медицинскому уходу, прежде чем поступить в аспирантуру по психологии. Кроме того, я уз­нал, что она заслужила Серебряную Звезду и разные дру­гие награды за мужество под огнем во Вьетнаме. Во время вторжения, в 1970 году, она возглавляла госпиталь в Кам­бодже, на территории так называемого Клюва Попугая.

Большего я из нее вытянуть не мог. Но теперь я начал понимать, где источник ее смелости и силы характера, кото­рые ей понадобились в 1976 году, чтобы преодолеть интел­лектуальное поле битвы, которое она выбрала для себя. Избранная ею область (воздействие психологических фак­торов на физическое здоровье) находилась в то время в безраздельном распоряжении знахарей и болтунов. Она хотела доказать с научных позиций, что сознание может влиять на болезнь, и эта мечта проходила красной нитью через ее медицинскую карьеру, несмотря на неверие и насмешки коллег. Согласно официальным догмам на болезнь могут влиять только физические, но не психические процессы. И Мадлон обратилась за сочувствием и поддержкой к академическим кругам. К тому моменту, когда она стала работать над диссертацией, Мадлон уже смогла доказать, что сознание способно влиять на болезнь. Даже медицинский мир начал верить в это. Сегодня Мадлон возглавляет кафедру ухода за детьми Медицинского факультета в Йельском универси­тете.

ПРОБЛЕМА ВЗАИМОСВЯЗИ СОЗНАНИЯ И ТЕЛА

Почему же возможность влияния мыслительных про­цессов на телесные заболевания встречала такое сопротивле­ние? В ответе скрыта одна из самых запутанных философ­ских проблем, какую я знаю.

Великий рационалист XVII века Рене Декарт утверж­дал, что во Вселенной существуют два вида материи: физи­ческая и духовная. Как они действуют друг на друга? Мы можем наблюдать, как один бильярдный шар, ударившись в другой, заставляет его двигаться. Но каким образом мыс­лительный акт желания пошевелить рукой вызывает ее физическое перемещение? У Декарта был на это свой хит­роумный ответ. Он заявил, что сознание управляет телом через посредство шишковидной железы, части мозга, функ­ции которой до сих пор как следует не поняты. Ответ Декарта был ошибочен, и ученые с философами с тех пор мучительно пытались понять, каким же путем материя ду­ховная может влиять на физическую.

Декарт был дуалистом и верил, что духовное способно воздействовать на физическое. Со временем сложилась противоположная школа мышления, сегодня доминирую­щая — материализм, чьи приверженцы убеждены либо в том, что существует только один вид материи — физический, либо в том, что существует и материя духовная, но она ни на что не влияет. Почти все современные ученые и медики — материалисты. И они готовы стоять насмерть против предположения, что мысли и эмоции могут влиять на тело. Для них это — спиритуализм, и всякие заявления о возможности влияния эмоциональных и сознательных процессов на болезни противоречат материализму.

Последние двадцать лет передо мной постоянно маячи­ли три вопроса о взаимосвязи здоровья и надежды. Все они находятся на переднем крае попыток понять сущность те­лесных заболеваний, являющихся современной инкарнацией проблемы «сознание — тело».

Первый вопрос касается причины. Действительно ли надежда поддерживает жизнь? Действительно ли безна­дежность и беспомощность способны убивать?

Второй касается механизма. Как в реальном, материальном мире могут срабатывать надежда и беспомощность? При помощи какого механизма столь эфемерное способно влиять на столь вещественное?

Третий вопрос — проблема терапии. Возможно ли, изменив способ мышления, свой стиль объяснения, улуч­шить свое здоровье и продлить жизнь?

ОПТИМИЗМ И ЗДОРОВЬЕ

За последние пять лет в лабораториях всего мира нако­пилось много научных свидетельств того, что психологичес­кие особенности, в первую очередь оптимизм, могут спо­собствовать хорошему состоянию здоровья. Это подтверж­дает осмысленность многочисленных историй насчет того, как смех и воля к жизни укрепляют здоровье людей.

Теория приобретенного оптимизма говорит о четырех направлениях, действуя в которых, оптимизм способствует здоровью.

Первое вытекает из открытия Мадлон Висинтейнер, что приобретенная беспомощность крыс делает их более подверженными росту опухолей. Это открытие было вскоре подкреплено подробным исследованием иммунной системы беспомощных крыс. В иммунной системе, защите клеток организма от болезни, содержатся различные виды клеток, задачей которых является распознавание и уничтожение враждебных посягателей типа вирусов, бактерий и опухоле­вых клеток. Так называемые Т-клетки распознают кон­кретных врагов, например, коревых вирусов, после чего энергично размножаются и уничтожают их. Другие, так называемые клетки-убийцы, уничтожают все инородное, что им встречается.

Изучая иммунную систему беспомощных крыс, исследо­ватели обнаружили, что перенесенный последними неизбеж­ный шок ослабляет ее. Т-клетки утрачивают способность к быстрому размножению; у клеток-убийц, вырабатываемых селезенкой беспомощных крыс, резко падает поражающая способность.

Эти данные свидетельствуют, что приобретенная беспо­мощность не только влияет на поведение особей, но дейст­вует даже на клеточном уровне, делая иммунную систему более пассивной. Это означает, что одна из причин, почему беспомощные крысы у Висинтейнер не могли отторгнуть опухоли, была связана с тем, что сама их иммунная защита ослабела под воздействием беспомощности.

Что это означает с позиций стиля объяснения? Стиль объяснения является великим регулятором приобретенной беспомощности. Как мы видели, оптимисты сопротивляют­ся беспомощности. При неудачах они не склонны впадать в депрессию. Они не склонны легко сдаваться. На протяже­нии своей жизни оптимист реже приобретает беспомощ­ность, чем пессимист. А чем меньше человек испытывает беспомощность, тем в лучшей форме находится его иммун­ная система.

Поэтому первое направление, действуя в кото­ром оптимизм может влиять на ваше здоровье на протяже­нии вашей жизни, состоит в том, что он предотвращает беспомощность и соответственно поддерживает вашу им­мунную систему в более «кусачем» состоянии.

Второе направление связано со стремлением людей под­держивать контакты с медициной и искать у нее помощи и совета. Возьмем пессимиста, который верит, что болезнь носит постоянный, всеобъемлющий и персональный харак­тер. «Что бы я ни делал, — считает он, — ни на что не способно повлиять, так чего ради этого что-то делать?» Очень маловероятно, что такой человек бросит курить, сделает прививки, займется диетой, физкультурой, обратится, забо­лев, к врачу, а обратившись, последует его советам. В ходе обследования, которому на протяжении тридцати пяти лет подвергались сто выпускников Гарварда, установлено, что пессимисты действительно бросают курить реже, чем опти­мисты, а также чаще болеют. Таким образом, оптимисты, склонные брать свою судьбу в собственные руки, с большей вероятностью занимаются профилактикой и лечением своих заболеваний.

Третье направление связано с количеством плохих со­бытий, с которыми встречается индивидуум. Было показано статистически, что чем больше плохих событий переживает человек в данный период времени, тем больше он болеет. Скажем, люди, которые в течение полугода переезжали, увольнялись, разводились, более подвержены инфекцион­ным заболеваниям и даже инфарктам и раку, чем те, кто вел жизнь без особых событий. Вот почему при значительных переменах в вашей жизни необходимо проверять свое здо­ровье чаще, чем обычно. Даже если вы себя прекрасно чувствуете, но меняете место работы, расстаетесь с родней, уходите на пенсию или умирает кто-то, кого вы любите, вам особенно важно тщательно следить за состоянием своего здоровья. Вероятность смерти вдовца в несколько раз воз­растает в течение первых шести месяцев после кончины супруги по сравнению с обычным временем. Если умерла ваша мать, постарайтесь сделать так, чтобы через некоторое время ваш отец прошел полное обследование — это может продлить его жизнь.

Кто, как вы думаете, встречается в жизни с большим количеством плохих событий? Пессимисты. Поскольку они более пассивны, меньше шансов, что они сделают что-либо, чтобы их избежать или остановить, если они уже начались. Дальше логика проста как дважды два: раз у пессимистов больше неприятностей, а чем больше неприятностей, тем больше болезней, значит, пессимисты должны больше бо­леть.

И последняя причина, по которой у оптимистов должно быть лучше здоровье, связана с социальной поддержкой.

Способность поддерживать глубокие дружеские отношения и любить представляется важной для здоровья. Люди сред­них лет, у кого есть как минимум один человек, кому они среди ночи могли бы излить свои переживания и заботы, здоровее тех, у кого нет друзей. Холостые более склонны к депрессии, чем женатые. Даже обычные социальные кон­такты являются неким заслоном против болезней. Те, кто уединяется при болезни, становятся еще более больными.

Когда моей матери было за семьдесят, ей сделали опе­рацию, после которой несколько месяцев она была вынуж­дена жить с колостомой — отверстием в животе, к которо­му снаружи был присоединен мешок. Многие брезгливо относятся к колостоме, и мать ее ужасно стыдилась. Она стала избегать своих друзей, перестала играть в бридж, отбивала нам охоту посещать ее и оставалась дома в одино­честве, пока колостому не зашили. К сожалению, во время периода одиночества у нее произошел рецидив туберкулеза, которым она болела ребенком в Венгрии. Она испытала на себе то, что статистически является вероятным спутником одиночества: повышенный риск заболеваний, особенно та­ких, которые никогда полностью не исчезают.

У пессимистов те же проблемы. Они легче становятся пассивными в случае неприятности и предпринимают мень­ше попыток, чтобы получить и сохранить социальную под­держку. Связь между отсутствием социальной поддержки и болезнью является четвертой причиной, почему оптимис­тичный стиль объяснения способствует хорошему здоро­вью.

ПЕССИМИЗМ, ДУРНОЕ ЗДОРОВЬЕ И РАК

Первое систематическое исследование роли пессимизма в возникновении заболеваний было проведено Крисом Петерсоном. В середине 80-х, когда он преподавал психопатологию в Виргинском технологическом университете, Крис попросил весь свой курс, 150 студентов, заполнить анкеты теста ASQ. Заодно они сообщили о состоянии своего здо­ровья и о количестве визитов, которое они за последнее время нанесли врачам. В течение следующего года Крис следил за здоровьем своих студентов. Оказалось, что пес­симисты вдвое чаще страдали инфекционными заболевания­ми и вдвое чаще посещали врачей, чем оптимисты.

Не связано ли это с тем, что пессимисты больше склонны к жалобам как в анкетах, так и касательно своих болячек, скорее вымышленных, чем настоящих? Нет. Крис рассмат­ривал количество заболеваний и визитов к врачам как прежде чем студенты заполняли анкеты теста, так и после. Уровень заболеваемости и частота визитов к врачам среди пессимис­тов заметно превосходят более ранний уровень.

Другие исследования касались рака молочной железы. В Англии наблюдали за шестьюдесятью девятью женщина­ми в течение пяти лет. Среди тех, у кого не было рецидива, преобладали женщины с «бойцовским духом»; летальный исход и рецидивы преобладали у тех, кто беспомощно сми­рился и опустил руки перед диагнозом.

Позднее объектом исследования были тридцать четыре женщины, которые посещали Национальный раковый ин­ститут по поводу рецидива рака молочной железы. Каждую из них подробно опросили об ее жизни: замужество, дети, работа, заболевание. Затем началась хирургия, облучение, химиотерапия. Мы ознакомились с данными этих опросов и проверили пациенток на оптимизм, используя технику CAVE.

После рецидива рака молочной железы обычно долго не живут, и примерно через год женщины, находившиеся под наблюдением, начали умирать. Некоторые умерли в течение нескольких месяцев; другие, абсолютное меньшин­ство, живы до сих пор. Кто же прожил дольше всех? Те, кто радовался жизни, и те, у кого был оптимистичный стиль объяснения.

Может быть, эти оптимистичные женщины просто не были так сильно больны, как другие, и именно поэтому прожили дольше, а вовсе не из-за своего веселья и опти­мизма? Нет. Национальный раковый институт хранит бес­ценные, подробные истории болезни, где дотошно зареги­стрировано все: и активность клеток-убийц, и число пора­женных лимфатических узлов, и стадия болезни. Оказа­лось, что выживаемость никак не была связана с тяжестью болезни.

Такие результаты не остались безответными. В 1985 году в широко разрекламированном исследовании пациен­тов с раком в конечной стадии Барри Кассилет обнаружила, что психологический фактор не влиял на продолжитель­ность выживания. В специальной редакционной статье в журнале «Нью Инглэнд Джорнэл оф Медисин» замести­тель редактора Марсия Энджел объявила это исследование свидетельством, которое должно привести нас «к призна­нию того, что наша вера, будто болезнь, является прямым отражением душевного состояния, является по сути чем-то вроде фольклора». Игнорируя прекрасно организованные исследования и ссылаясь на самые слабые работы, какие только можно найти, Энджел обвинила всю психологию здоровья в распространении мифа, что якобы сознание спо­собно влиять на болезнь. Ухватившись за эту соломинку, материалисты попытались праздновать победу.

Как можно согласовать данные Кассилет со многими работами, которые доказывают обратное? Во-первых, ее психологические тесты неполноценны; по сути, она пользо­валась не целыми тестами, а их фрагментами. Концепции, для оценки которых требуются десятки вопросов, считались подтвержденными по результатам одного-двух беглых во­просов. Во-вторых, все ее пациенты были в последней ста­дии заболевания. Если вы попадете под тяжелый грузовик «Мак», ваш уровень оптимизма не будет иметь особого значения. Если же вас собьет велосипед, оптимизм может иметь решительное значение. Я не верю, что психологичес­кий настрой может играть какую-нибудь роль, когда паци­ент уже находится при смерти. В то же время в погранич­ной ситуации, когда опухоль еще мала и болезнь только начинает прогрессировать, оптимизм может нарушить неус­тойчивое равновесие в пользу жизни. Мы наблюдаем это в исследованиях по влиянию тяжелой утраты и оптимизма на иммунную систему.

ИММУННАЯ СИСТЕМА 

Материалисты считают иммунную систему изолирован­ной от психического состояния человека. По их мнению, психологические параметры вроде оптимизма или надежды так же неуловимы, как душа; поэтому по отношению к заявлениям, что оптимизм, депрессия и тяжелые утраты влияют на иммунную систему, они выступают в роли Фомы неверующего. Они забывают о связи иммунной системы с мозгом и о том, что душевным состояниям типа надежды соответствуют определенные состояния мозга, отражающие психологию человека. Эти состояния мозга в свою очередь влияют на остальное тело. Поэтому в процессе влияния эмоций и мыслей на болезнь, нет никакой тайны или спири­туализма.

Мозг и иммунная система связаны не нервами, а гор­монами. Эти химические посланцы циркулируют с кровью и могут переносить эмоциональное состояние из одной час­ти тела в другую. Было достоверно показано, что мозг изменяется, когда человек впадает в депрессию. Нейрогормоны, которые передают «послание» от одного нерва к другому, могут истощаться. Один из видов этих гормонов, так называемый катехоламин, истощается при депрессии.

При помощи какой цепочки физических событий может иммунная система почувствовать, что ее хозяин пребы­вает в пессимизме, депрессии или печали? Оказывается, что при истощении катехоламинов возрастает активность других химических веществ — эндорфинов, вырабатываемых ва­шим телом аналогов морфия. У клеток иммунной системы имеются рецепторы, которые ощущают уровень эндорфи­нов. Когда содержание катехоламинов низкое, как бывает при депрессии, содержание эндорфинов повышается; им­мунная система ощущает это и «свертывается».

Является ли эта биологическая картина вымышленной, или же депрессия, тяжелая утрата и пессимизм действительно способны отключать иммунную систему?

Около десяти лет назад пионерская группа австралий­ских исследователей отыскала двадцать шесть мужчин, чьи жены недавно погибли от смертельных травм и болезней. Они убедили каждого мужчину дважды сдать кровь на анализ: первый раз через неделю, а второй раз — через шесть недель после смерти их жен. Таким образом иссле­дователи получили возможность взглянуть на иммунную систему, когда люди находились в горе. Они установили, что при этом иммунная система сильно ослабела. Т-клетки не размножались так быстро, как обычно. Через некоторое время иммунная система начала оправляться. Впоследствии американское исследование подтвердило и развило эти ре­зультаты, достаточно фундаментальные.

Депрессия тоже, по-видимому, влияет на реакции им­мунной системы. На группе из тридцати семи женщин ис­следовалось их состояние под воздействием тяжелых жиз­ненных событий и депрессии, причем параллельно изучалась правдоподобная гипотеза. Как было указано выше, в этих ситуациях происходит истощение нейрогормонов мозга, в результате чего повышается содержания эндорфина, анало­га морфия, вырабатываемого организмом. В свою очередь рецепторы иммунной системы отключают ее при росте ак­тивности эндорфина.

Если уровень пессимизма может привести к истощению иммунной системы, то представляется вполне вероятным, что пессимизм может вредить вашему здоровью в течение всей жизни.

ОПТИМИЗМ И БОЛЕЕ ЗДОРОВАЯ ЖИЗНЬ

Возможно ли, чтобы оптимисты жили дольше песси­мистов? Существует ли вероятность того, что оптимистич­ный стиль объяснения, которым вы располагали в молодос­ти, поможет вам быть здоровее в течение всей остальной жизни?

На эти вопросы нелегко, дать вполне научные ответы. Недостаточно показать на легионы стариков и сказать, что большинство из них — оптимисты. Может быть, они оп­тимисты потому, что прожили долгую и здоровую жизнь, а не наоборот?

Прежде чем отвечать на эти вопросы, нам пришлось ответить на ряд других. Прежде всего необходимо было выяснить, сохраняется ли стиль объяснения в течение жиз­ни. Если ваш оптимизм в молодости способен влиять на ваше здоровье до глубокой старости, то это может означать стабильность вашего уровня оптимизма. Чтобы исследовать этот вопрос, мы с моей аспиранткой Мелани Бэрнс обрати­лись через прессу к людям старшего возраста с просьбой ознакомить нас с дневниками, которые они вели еще под­ростками. На наше обращение откликнулись тридцать человек. Мы обрабатывали их дневники в соответствии с программой CAVE, воссоздав стиль объяснения под­ростков. Кроме того, каждый доброволец подробно опи­сал для нас свою нынешнюю жизнь: здоровье, семью, работу. Мы обработали и эти материалы, что дало нам возможность сопоставить стиль объяснения, присущий этим людям в удаленных друг от друга во времени возрас­тных категориях.

Мы обнаружили, что на протяжении пятидесяти лет может очень радикально измениться стиль объяснения хо­роших событий. Один и тот же человек может, например, на одном жизненном этапе приписывать жизненные собы­тия слепой судьбе, а на другом — собственному умению. Но что касается стиля объяснения дурных событий, то он оказался очень стабильным на протяжении более чем пяти­десяти лет. Женщины, которые в подростковом возрасте писали, что мальчики ими не интересуются, потому что они непривлекательны, лишены симпатии, через пятьдесят лет жаловались, что внуки не ходят к ним в гости по той же причине. Наше отношение к плохим событиям, наша теория трагедии остаются неизменными на протяжении жизни.

Это открытие приблизило нас к тому моменту, когда мы смогли бы спросить: влияет ли стиль объяснения моло­дого человека на его позднейшее здоровье. Чего же нам еще не доставало для такой постановки вопроса?

Нам требовалась большая группа людей со следующи­ми характеристиками:

1. Должно было сохраниться достаточное количество сделанных ими в молодости заявлений о причинно-следственных связях, которые мы могли бы обрабо­тать по программе SAVE.

2.  Мы должны были быть уверены, что в то время, когда они делали эти заявления, они были здоровы и удачливы. Это было необходимо, потому что, если бы они уже были больными и неудачливыми, это могло позднее сделать их пессимистами и менее здо­ровыми. А если так, то ранний оптимизм коррелиро­вал бы, конечно, с более долгой и здоровой жизнью, но просто потому, что болезни и неудачи в раннем возрасте ведут к последующему слабому здоровью. Вряд ли этот факт требует серьезного анализа.

3.   Объекты исследования должны были на протяже­нии жизни проходить регулярное медицинское осви­детельствование, чтобы мы могли проследить дина­мику состояния их здоровья.

4. И, наконец, их возраст должен был быть доста­точно преклонным, чтобы можно было с достаточ­ным приближением говорить о состоянии здоровья на
протяжении всей жизни.

Оставалось только одно: где бы найти людей, отвеча­ющих всем этим требованиям?

ЛЮДИ ИЗ ПРОГРАММЫ ФОНДА ГРАНТА

Джордж Вейлант — психоаналитик, перед которым я преклоняюсь. В 1978-79 годах мы с ним участвовали в одном «мозговом штурме» в Центре передовых исследова­ний проблем поведения в Стэнфорде, Калифорния. Из пси­хоанализа Джордж вынес понятие о защите и постоянно с ним носился. То, что происходит с нами в жизни, утверж­дал он, является результатом не просто совокупности не­счастий, которые нам выпадают, но того, как мысленно мы от них защищаемся. По его мнению, наши привычные спо­собы объяснять неудачи входят в арсенал наших защитных средств. Свои теории Джордж проверял на уникальном подопытном материале. Он провел больше десяти лет, на­блюдая необычную группу людей и опрашивая их, по мере того как они переходили от среднего возраста к началу старости.

В середине 30-х годов Фонд Уильяма Т. Гранта решил заняться обслуживанием здоровых людей на протяжении взрослого периода их жизни. Организаторы исследования ставили своей задачей проследить судьбу исключительно одаренных людей, чтобы узнать о составляющих успеха и здоровья; они «просеяли» последовательно пять первых курсов Гарварда в поисках людей, которые были бы в хорошей физической форме, с одной стороны, и одаренны­ми интеллектуально и социально — с другой. После раз­вернутого тестирования они отобрали две сотни человек — около 5% студентов образца 1939-49 годов — и стали за ними следить. Эти люди, которые сейчас приближаются к семидесяти годам, в течение полувека активно участвовали в этом исследовании. Каждые пять лет их подвергали все­стороннему медицинскому обследованию, периодически под­вергали опросам и без конца заставляли заполнять анкеты. В итоге получились буквально золотые россыпи информа­ции касательно того, что делает людей здоровыми и удач­ливыми.

Когда организаторы программы сами оказались слиш­ком старыми, чтобы продолжать работу, они стали искать преемника, который был бы достаточно молод, чтобы до­вести исследование до конца жизненного пути его объектов. В это время проходила двадцать пятая встреча выпускни­ков Гарварда. Организаторы программы выбрали своим преемником Джорджа; в свои тридцать с небольшим лет он был один из самых многообещающих молодых американ­ских психиатров-исследователей.

Первое важное открытие, которое Джордж сделал, работая по программе Фонда Гранта, состояло в том, что богатство не гарантирует двадцатилетнему молодому чело­веку будущего здоровья и успеха. Среди этих людей очень большой процент тех, кого преследовали плохое здоровье и неудачи: неудачные браки, банкротства, преждевременные инфаркты, алкоголизм, самоубийства и другие трагедии — одного даже убили. Короче, среди них такой же процент разбитых сердец и всяческих шоков, что и у их сверстников из низших слоев. Джордж поставил перед собой научную задачу попытаться предсказать и понять, кто из его объек­тов наблюдения имеет шансы на хорошую жизнь, а кому это не светит.

Как я уже говорил, его пунктиком были «защиты» — особенности того, как люди реагируют на дурные события. Некоторые из них в студенческие годы противопоставляли неудачам «зрелые формы защиты»: юмор, альтруизм, суб­лимацию. Другие же — никогда; если, например, от них уходила девушка, они прибегали к «незрелым формам за­щиты»: отрицание, проекция и т.д. Знаменательно, что те, у кого в двадцать с небольшим на вооружении были «зре­лые формы защиты», жили в дальнейшем здоровой и удач­ливой жизнью. К шестидесяти годам ни у кого из них не было хронических заболеваний. В отличие от них здоровье у тех, кто в юности пользовался «незрелыми формами», было к шестидесяти неважным.

В общем, эта группа людей представляла собой именно то, что нам требовалось. В юности они делали документаль­но зафиксированные заявления о причинах; в это время они были здоровы и удачливы; за их здоровьем трепетно сле­дили на протяжении всей жизни; теперь они находились в конце среднего возраста. Кроме того, имелась и другая обильная информация и об их личностях, и о жизнях. Здо­ровее ли находящиеся среди них оптимисты по сравнению с пессимистами? Дольше ли они живут?

Джордж великодушно согласился работать с Крисом Петерсоном и мной. Он искренне считал себя хранителем уникального и драгоценного клада, которым он может дать попользоваться (будучи очень щепетильным в вопросах охраны анонимности объектов исследования) другим се­рьезным исследователям, стремящимся отыскать способы предсказания здоровья и жизненного успеха.

Мы решили воспользоваться техникой «запечатанного конверта». Джордж следил, чтобы мы работали в полном неведении относительно личности обследуемых и того, кто конкретно здоров. Сначала он отобрал абсолютно случай­ным образом половину (99) людей и дал нам сочинения, которые они написали, вернувшись в 1945-46 годах со второй мировой войны. Это были богатейшие документы, полные объяснений, как пессимистических, так и оптимисти­ческих:

«Корабль пошел ко дну, потому что адмирал был глуп».

«Я никогда не мог ужиться с людьми, поскольку они не одобряли моего привилегированного прошлого в Гарварде».

Мы обработали все сочинения по программе CAVE и составили портрет каждого человека, исходя из стиля объ­яснения в конце юности.

Затем в один снежный день мы с Крисом полетели в Дартмут, где Джордж работает профессором психиатрии, чтобы «распечатать конверт», то есть узнать, как сложи­лись жизни тех людей, которых мы перед этим изучали. Оказалось, что здоровье в возрасте шестидесяти лет силь­но коррелирует с уровнем оптимизма в двадцать пять. В среднем возрасте пессимисты начинали болеть и раньше, и тяжелее, чем оптимисты; к сорока пяти годам разница была уже довольно существенной. До сорока пяти лет оптимизм практически не влиял на здоровье. До этого возраста здо­ровье мужчин оставалось примерно на том же уровне, что в двадцать пять. Но в возрасте сорока пяти лет мужское тело начинает стареть. Насколько быстро и серьезно, мож­но предсказать, исходя из пессимизма, наблюдавшегося за двадцать пять лет до этого. Более того, когда мы попробо­вали учесть ряд других факторов («защиту» объекта на­блюдения, его физическое и душевное здоровье в возрасте двадцатипяти лет), введя их в уравнение, оказалось, что определяющую роль в состоянии здоровья, начиная с сорока пяти и как минимум до шестидесяти пяти лет, играет все-таки оптимизм. В настоящее время эти люди вступают в полосу повышенной смертности, так что в течение ближай­ших десяти лет можно будет установить, является ли опти­мизм залогом не только более здоровой, но и более продол­жительной жизни.

ПОВТОРНАЯ ВСТРЕЧА С ПРОБЛЕМОЙ: ТЕЛО —  СОЗНАНИЕ

Итак, есть убедительное свидетельство того, что психо­логические состояния влияют на здоровье. Депрессия, пе­чаль, пессимизм — все это, по-видимому, ухудшает здоровье и в ближайшем, и в долговременном плане. Теперь уже не является полной тайной, каким образом обеспечивается эта связь. Прослеживается вся цепочка, которая начинает­ся с неблагоприятных событий и заканчивается плохим здо­ровьем.

Эта цепочка начинается, как отмечалось, с чего-нибудь плохого — потери, неудачи, поражения, которые делают вас беспомощным. Как мы уже видели, состояние мгновен­ной беспомощности возникает при этом у всех, но люди с пессимистическим стилем объяснения впадают в депрессию. Депрессия вызывает истощение по катехоламину и повыша­ет выделение эндорфина. Рост содержания последнего мо­жет снизить активность иммунной системы. Тело практи­чески всегда находится под воздействием патогенных фак­торов, потенциальных источников болезней, которое в нор­мальной ситуации блокируется иммунной системой. Когда же последняя частично отключается изменением соотноше­ния катехоламин — эндорфин, эти факторы активизируют­ся. Повышается вероятность болезней, в том числе угро­жающих жизни.

Каждое звено в цепочке «потеря — пессимизм — депрессия — истощение катехоламина — выделение эндорфина — подавление иммунной системы — болезнь» подда­ется проверке, есть свидетельство существования каждого. В этой цепочке нет никаких духов, нет таинственных, не поддающихся измерению процессов. И еще важно: в каж­дом звене этой цепочки может оказать помощь либо тера­пия, либо превентивные меры.

ПСИХОЛОГИЧЕСКАЯ ПРОФИЛАКТИКА И ТЕРАПИЯ

«Такая возможность бывает раз в жизни, — сказала Джуди Роден. — Нам не следует предлагать делать что-нибудь безопасное. Нужно предложить то, что мы всегда мечтали сделать». Джуди, с которой мы в Нью-Хейвене исследовали влияние пессимизма на иммунную систему, сер­дилась. Собралась небольшая группа крупных ученых, за­нимающих в мире ведущее положение в проблеме «психо­логия и здоровье»; наконец-то перед ними замаячила пер­спектива получения достаточного количества денег, чтобы претворить в жизнь их научные мечты — но где они, большие мечты?

Джуди просто чудо: заведующая кафедрой в Иельском университете, президент Восточной психологической ассо­циации, член престижного Национального института меди­цины — и все это еще до сорокалетия. В этот день она играла роль руководителя группы связи Фонда Макартура по проблемам здоровья и поведения. Она собрала нас хо­лодным зимним утром в Нью-Хейвене. По ее мнению, пришло время обратиться к Фонду Макартура с просьбой поддержать чуть оперившееся направление психонейроиммунологии, задачей которого является исследование влияния психических процессов на здоровье и иммунную систе­му. «Они не жмоты, этот Фонд Макартура, — сказала она. — Они ищут возможности поддержать такой проект, который мог бы изменить лицо медицины, но вряд ли его воспримут серьезные спонсоры, вроде Национального ин­ститута здоровья (НИЗ). Мы же лезем с обычной своей наукой, которую предлагаем НИЗу каждые три года для финансирования. Скажите честно, что бы вам в глубине души хотелось сделать, но боязно предложить властям?»

В разговор вступила обычно робкая и мягкая в выра­жениях Сандра Леви, молодой профессор психологической онкологии из Питсбурга. «Чем бы я действительно хотела заняться, — воскликнула она, — это терапией и профилак­тикой. Джуди и Марти убедили нас, что пессимистический стиль объяснения вызывает дисфункцию иммунной системы и плохое здоровье. Существует вполне правдоподобная цепь событий, которая может привести к такому результату. И существует убедительное свидетельство того, что когнитив­ная терапия изменяет стиль объяснения. Давайте же вмеша­емся в психологическое звено этой цепи, изменим стиль объяснения и, да, именно это я хочу сказать, попробуем излечить рак».

Установилось долгое смущенное молчание… Почти никто вне этой комнаты не поверил бы, что психотерапия способна подстегнуть ослабленную иммунную систему. Мало кто мог бы поверить, что психотерапия способна лечить рак. Для остальных наших коллег это звучало бы как наглое шарла­танство перед лицом общепринятого лечения. И ничто не может так легко убить заработанную тяжелым трудом ре­путацию добросовестного ученого, как обвинение в шарла­танстве. Ничего себе, психотерапия против физических не­дугов!

Я собрался с мужеством и нарушил молчание. «Я со­гласен с Санди, — сказал я, не представляя себе отчетливо, во что втравливаю наш коллектив. — Если Джуди нужно что-нибудь фантастическое — отлично: давайте попробуем изменить иммунную систему методами психологии. Если мы неправы — ну что ж, потеряем пару лет. Если же мы правы и нам удастся убедить всех своим безупречным ис­следованием (что само по себе совсем не очевидно), это может произвести революцию в системе здравоохранения».

В это утро Джуди Роден, Сандра Леви и я решили попробовать. Мы начали с обращения к фонду с просьбой поддержать поисковую работу по когнитивной терапии, на­правленную на стимулирование иммунной системы. Нашу просьбу быстро поддержали, и в течение следующих двух лет мы работали с сорока пациентами, страдавшими меланомой и раком прямой кишки, достаточно тяжелыми онкологическими заболеваниями. Пациенты продолжали подвер­гаться обычной химиотерапии и облучению. Но кроме этого раз в неделю в течение двенадцати недель они подвергались особому виду когнитивной терапии. Мы разработали его не для того, чтобы лечить депрессию, а чтобы вооружить на­ших пациентов новыми подходами к размышлению о поте­рях: распознавание автоматических мыслей; отвлечение; спор с пессимистическими объяснениями (см. главу 12 книги «Как научиться оптимизму?»). Мы дополнили когнитивную терапию обучением расслаблению для смягчения последствий стресса. Мы следили также за контрольной группой раковых больных, которые получали ту же самую традиционную терапию, но не пользовались когнитивной терапией и аутотренингом.

«Ну и дела! Вы только посмотрите на эти цифры!» Я никогда не слышал такого возбуждения в голосе Санди, как в то ноябрьское утро, когда она позвонила мне по проше­ствии двух лет. «У больных, получавших когнитивную те­рапию, активность клеток-убийц так и подскочила! В кон­трольной группе нет ничего подобного. Ну и дела!».

Короче говоря, когнитивная терапия, как мы и надея­лись, резко усилила иммунную активность.

Прошло еще слишком мало времени, чтобы узнать, изменила ли эта терапия течение болезни и спасла ли жизни этих раковых больных. Болезнь протекает медленнее, чем процессы в иммунной системе, которые могут меняться буквально ежедневно. Время покажет. Но для Фонда Макартура поискового исследования оказалось достаточно. Смелые ребята, они согласились поддержать наш долговре­менный проект. Начиная с 1990 года мы взялись обеспечи­вать когнитивной терапией раковых больных в большем масштабе с тем, чтобы подстегнуть их иммунную систему и затормозить болезнь — и, может быть, даже продлить им жизнь.

Мы возьмемся еще за одну задачу, не менее увлека­тельную — профилактику. Мы будем давать упражнения, которые вы найдете в главе 12  книги «Как научиться оптимизму», людям, у которых велик риск заболеть: только что разведенным или разошедшимся, солдатам в полярных районах и т. д. Обычно у этих людей высокая вероятность заболеть. Не форсирует ли изменение стиля объяснения их иммунную защиту и тем самым пред­отвратит телесные заболевания? Мы очень на это надеемся.

Поделиться в соц. сетях

Опубликовать в Google Buzz
Опубликовать в Google Plus
Опубликовать в LiveJournal
Опубликовать в Мой Мир
Опубликовать в Одноклассники
Запись опубликована в рубрике Здоровье, Научные исследования и эксперименты, Оптимизм и позитивное мышление с метками , , , , , , , . Добавьте в закладки постоянную ссылку.

Добавить комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *