Пробуждение

Пробуждение

(миниатюра в 2-х частях)

О, Изида! Душа моя – лишь слеза из твоих очей, и пусть падёт она – подобно капле росы – на душу других людей, и пусть умирая, я почувствую как её благоухание поднимается к Тебе.

Сын мой, час приближается, когда истина будет открыта перед тобой, ибо ты уже предчувствуешь её, спускаясь в свою собственную глубину и находя в ней божественную жизнь. Ты вступаешь в общение с посвящёнными, ибо ты это заслужил чистотою сердца, любовью к истине и силою отречения. Но, никто не переступал порога Озириса, не пройдя через смерть и воскресение. Не имей страха, ибо ты уже один из братьев наших.

Эдуард Шюре. «Великие посвящённые».

— Выпей, выпей, друг милой.

Дед, как всегда, переходил с хорошо поставленной, грамотной речи на простонародную. И всегда это было к месту, всегда добавляло образности, колоритности и теплоты. Мне одновременно нравилось и всегда было для меня неожиданным, погружая в странное состояние тумана в голове. Но мне нравилось. Мне всегда нравился образ его речи, его прямота, а иногда жёсткость и категоричность суждений. Чувствовалось, что он знал о чём говорил, и знал много больше, чем говорил.

С дедом я познакомился на озёрах и он сразу покорил меня своей непосредственностью, теплотой и какой-то органичностью своего вида и суждений. С ним было интересно. И я раз за разом стремился придти сюда в надежде увидеть его вновь, и никогда заранее не знал, удастся ли это. Адреса своего он упорно не говорил, а средствами связи, по крайней мере при мне не пользовался. И в те редкие разы, когда мне удавалось увидится с ним на озёрах, ставших для меня, после нашей первой встречи удивительно привлекательными, он всегда уже ждал меня, и всегда оставался, когда я вынужден был уходить домой.

За годы нашего знакомства он нисколько не изменился, всё та же аккуратно подстриженная борода, уже почти седая, такая же седая голова. Волос длинный, всегда чистый. И седина, не цыганская, а какая-то благородная под стать правильным чертам лица и всегда светящимся глазам с доброй лукавинкой пожившего уже и знающего жизнь мужика. Без всякого цинизма и показной напыщенности. Именно эта лукавинка говорила о его отношении к жизни, о том, что он не просто знал жизнь, а понимал её глубоко и совершенно не тяготился прожитыми годами. Бал лёгок и подвижен, что совершенно не вязалось с его возрастом, о котором собственно приходилось лишь догадываться. Но вся воздушность, невесомость его существа была столь органична, что невольно я задавался вопросом – как, как так можно сохраниться?

Вот и сейчас он, как бабочка, порхал вокруг меня, суетясь подсовывал к запёкшимся жаром губам жестяную кружку с отваром каких-то трав, тёмным, густым и казалось тягучим.

— Выпей, выпей, друг милой.

Всё повторял он. И я послушно глотнул, пахнущую, как мне показалось, свежим сеном жидкость.

— Вот и хорошо, вот и хорошо – суетился дед

— Вот и ладно. Ну, ещё глоточек.

Надо же так было случиться, из дома меня словно пружиной вытолкнуло. Вроде и не собирался никуда, только внутри что-то всколыхнулось. Потянуло вдруг куда-то, и надо ж ты, всё пошло на встречу, и мужики на работе отпустили, и машина вдруг подстатилась, и дома не возражали. Собрался быстро, удочки, спиннинг, блёсны в рюкзак, да червей накопал за домом на перегное, и вперёд. Выехал уже ближе к часу дня. Уже бывало не раз, что вот так вот соберешься, будто тебя что толкнёт, и попадёшь на клёв. Очень иногда удачно выходило. И сейчас ехал, смотрел на дорогу и слушал Сергея, его рассказы о прошлом его житье-бытье, о трёх жёнах, и вообще о бабах -стервах. Слушал, а мыслями был далеко, уже перед глазами вода в кувшинках. Да тишина.

К озёрам добрался около трёх, всю дорогу потел. Шлёпал по зимнику и потел. Душно, жарко. Вода на озёрах без ряби, ни ветерка, ни прохлады от воды. Солнце высоко. Печёт. Сдвинул бандану ближе к волосам, пусть лоб загорает, и с тоской посмотрел на воду. Рыбы не будет. Погода не та. Оглядел берега в надежде увидеть деда. Пусто, нет никого. Собрал спиннинг, не зря же приехал, и без всякой надежды принялся хлестать водную гладь снастью. Время шло и к вечеру задул ветерок. По озеру пошла рябь, и кувшинки вдруг разом вздыбились над водой поднятые ветром. Вдалеке по всему горизонту зачернело, и вскоре до слуха донёсся далёкий раскат грома. Не прошло и часа как чёрное небо уже расчерчивали зигзаги молний, а удары окрепшего, набравшего силы грома прижимали к земле. Небеса разверзлись, и на землю хлынули потоки воды.

С ужасом подумалось о том, что придётся ночевать здесь, в одиночку, в такую погоду. Плащ ОЗК я надел с первыми каплями, и сейчас уже был защищён от воды, но близкие молнии заставляли опасливо искать место где придётся каратать ночь. Вспомнилось и о том. Как здесь, на озёрах молнией убило Иваныча, мужика безвредного, добродушного, болтуна и балагура. Можно конечно вернуться на Малое и заночевать в бочке, но перспектива пережить удар молнии по большой, железной цистерне обустроенной для ночлега показалась мне жуткой. И словно вторя моим мыслям молния с шипение ударила куда-то в берег, удар грома сотряс землю, дыхание перехватило. Нет. Никуда не пойду. Сиди и не дёргайся, решил я. Засыпал в дождь, без костра, завернувшись в ОЗК, положив голову на моховую кочку.

А утром вдруг обнаружил возле себя суетящегося деда. Тяжесть в голове, ломота в теле и слабость говорили о том, что  я скорее всего заболел.

— А я, вишь ты почуял, неладно что-то, пришёл вот.

Дед заботливо вытер тряпицей испарину вдруг выступившую на лбу, холодную, липкую. В голове тяжело варочились мысли, непослушные, медленные, и почему-то звучало:

«Чтобы видеть их свет, мы пили горькие травы. Если в пропасть не пасть, всё равно умирать от отравы…»

Господи. Как же плохо. И вслух:

— Спасибо, дед…

Он посмотрел на меня своими ясными глазами. Казалось, заглянул прямо в душу, потеребил бороду, чуть улыбнулся.

— Отдыхай, отдыхай.

Я лизнул вдруг снова пересохшие губы, посмотрел на небо, солнце уже высоко, дома наверное беспокоятся, а сотовый здесь не берёт. Попробовал сесть. Тело плохо слушалось, руки ослабли, сердце бешено колотилось в груди, снова выступила испарина.

— На, выпей ещё. Выпей.

Дед снова поднёс к моим гудам большую, закопченную, жестяную кружку. Я взял её трясущейся рукой.

— Пей, не бойся, не горячая.

Пересилив себя я сделал глоток тягучей, ароматной жидкости, больше похожей на жидкий, свежий тёплый мёд. Пряно-жгучая жидкость медленно потекла по горлу. Язык онемел, в горле запершило. Закашлялся. Казалось я проглотил огня. В груди загорелось, жар волнами пошёл по телу. Удары сердца отдавались в голове, сознание покидало меня…

Тук.., тук.., тук… Всё реже, реже и реже. Странное онемение сковало, не давало пошевелиться. Собрав всю свою волю я старался удержать сознание, цеплялся всеми остатками своих сил за желание жить. Господи. Неужели это конец, неужели всё… Я ведь и не пожил, ещё не видел многого, многое не успел. Господи, помоги.

Странное ощущение, словно ты уменьшаешься с каждой минутой в размерах, вдруг очутился внутри своей собственной головы, во мраке и тишине, звенящей, гулкой, как в огромном пустом зале, без стен, без потолков. Где то с верху, словно кто проколол отверстие, маленькое. Почти не заметное, но какое-то живое. Оно медленно вращалось, увеличивалось в размерах, становилось из ярко-раскалённо-белого голубоватым, с неровными, будто живыми краями, всё больше становясь похожим на водную гладь, неровную, покрытую рябью. Внутреннее напряжение спало сменившись любопытством. Я вдруг осознал, что смотрю на воду не сверху, а снизу, из глубины, как смотрит ныряльщик. И тотчас меня также потянуло наверх, неудержимо. Но в тоже время, медленно и плавно. Ощущение времени пропало сменившись безразличной холодностью. И такая же холодная мысль – всё, конец, я умираю…

И в туже минуту, словно издалека послышалась мелодия, или скорее нет, нечто больше похожее на пение, которое приближалось, становилось всё яснее и чётче. И вместе с пение приближалось судно с сотнями гребцов, странных гребцов с головами голубых соек. Вёсла в такт поднимались и опускались. Песня становилась всё призывнее и слаще. Противится ей, не было никакой возможности, и часть меня, уже не подчиняясь моей воле стала перетекать на это необычное судно. Вот и всё. Вот он оказывается какой конец бренного существования. Вот кто перевозит души. Вот она какая, смерть…

Автор миниатюры — Михаил Павлов

Продолжение. Часть 2 ⇒

Если вам нравится творчество Автора, вы можете написать ему лично и поддержать ioda2@yandex.ru

Поделиться в соц. сетях

Опубликовать в Google Buzz
Опубликовать в Google Plus
Опубликовать в LiveJournal
Опубликовать в Мой Мир
Опубликовать в Одноклассники
Запись опубликована в рубрике Для души. Добавьте в закладки постоянную ссылку.

Добавить комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *